Когда терапевт понимает, что время сеанса проходит бесплод­но, ему следует оставить тактику терпеливого выжидания — он уже терпел достаточно долго — и стать нетерпеливым; отказаться пассивно принимать уничтожение своей психотерапевтической рабо­ты, повторяющееся снова и снова. Он должен активно противо­стоять такому отыгрыванию сильной агрессии вовне. Но эта “активность” не означает, что он должен оставить позицию техни­ческой нейтральности.

Иногда терапевт истощен и не может ни думать, ни что-нибудь говорить. Когда терапия в тупике, терапевту иногда кажется, что не только ничего не достигнуто, но и что он сам не способен дать пациенту ничего нового. Он как бы полностью парализован в сво­их идеях, чувствах или действиях, которые могли бы изменить си­туацию. Когда терапевт попадает в такое субъективное состояние, это значит, что в данный момент разрушен или подвергается от­рицанию сам смысл взаимодействия. Такая ситуация лишь пробуж­дает в терапевте тревогу.

Терапевт чувствует, что надо начать все заново, но не знает, как; он чувствует свою ответственность за невыполненные задачи и вину за то, что позволяет пациенту сохранять положение вещей, кото­рое терапевту не представляется полезным. Такие чувства также оживляют в терапевте все возможные виды контрпереноса. Тера­певт может использовать эти плохие моменты терапии для исследования самого себя и извлечь отсюда пользу.

Когда терапевт убежден, что его вмешательство рождено не по­требностями, коренящимися в контрпереносе, но реальными нуж­дами пациента, он должен активно начать конфронтацию, пред­ставив пациенту тот факт, что ничего не происходит и что им обоим необходимо как можно скорее выяснить причины этого. В самом деле, это основная задача обоих участников терапии. Если паци­ент реагирует злостью и подозрительностью на попытку терапевта исследовать и разрешить ситуацию терапевтического тупика, надо исследовать искажение в его восприятии действий терапевта.

Один пациент в анализе мгновенно засыпал, когда аналитик обращал его внимание на перенос; он никогда не засыпал при других обстоятельствах. Затем постепенно это поведение распространилось на все ситуации, косвенно связанные с обсуждением переноса: на комментарии аналитика о засыпании пациента, замечания о засы­пании при комментариях о засыпании и так далее. Задним числом это производит впечатление сильнейшего, почти удивительного вытеснения, но в тот момент данное поведение отражало бессоз­нательное стремление пациента напасть на аналитика, который представлялся садистической отцовской фигурой. Аналитик стал все больше и больше обращать внимание пациента на его спокойствие и беззаботность в ситуации, приведшей к возникновению длитель­ного — на несколько месяцев — тупика. В процессе интерпрета­ции фокус постепенно расширялся, так что в конце концов вся жизнь пациента как бы сосредоточилась вокруг его тенденции за­сыпать в кабинете аналитика. Систематический анализ данного поведения открыл, что оно служило отыгрыванием вовне негатив­ного переноса, связанного сначала с бунтом против эдипова отца и позднее — с конфликтами с доэдиповой матерью.

Вряд ли нужно подчеркивать, что терапевт должен действовать лишь тогда, когда он свободен от негативных враждебных чувств к пациенту. Такая агрессия, направленная на пациента, есть “нормальная” реакция, но она обычно смешивается с реакциями агрес­сивного контрпереноса терапевта. Терапевт должен сдерживать эти реакции, используя их для понимания. Пациент может чувствитель­но относиться к агрессии и конфронтациям терапевта, и тогда ин­терпретация страхов пациента, что терапевт прервет лечение в на­казание за бессознательное стремление пациента сопротивляться терапии, может стать важным шагом для прояснения природы этой ситуации переноса.

Я считаю, что для терапевта лучше рискнуть и побыть “слоном в посудной лавке”, чем оставаться неподвижным и спокойным, как бы соглашаясь на то, что пациент продолжает уничтожать время. Активный подход, по крайней мере, показывает пациенту заботу терапевта, его решительное нежелание терпеть немыслимую ситу­ацию и его веру в возможность изменения. Особенно трудно тера­певту принять тот факт, что ничего не происходит, при работе с пациентами, уже много лет потратившими на терапию. Накапли­вающаяся вина, реалистичная или нет, за то, что так долго при­ходилось терпеть ситуацию тупика, также является препятствием изменению, на сей раз — со стороны терапевта.