Детская сексуальность и психоанализ детских неврозов. Анна Фрейд

Часть 2. Приемы детского анализа.

При такой оценке положения вещей аналитик, пользующийся извест­ностью и уважением, имеет те же преимущества, что и ра­ботающий с детьми аналитик, который с самого начала является более сильным и более взрослым, чем его малень­кий пациент, и который становится сильной личностью, стоящей вне всякого сомнения, когда ребенок чувствует, что его родители ставят авторитет аналитика выше своего. Следовательно, основные элементы такого подготови­тельного периода лечения, о которых я говорила выше, имеют место и при анализе взрослых пациентов. Но мне кажется, что я неправильно формулировала свою мысль. Было бы правильнее сказать: в технике анализа взрослых людей мы находим еще остатки тех мероприятий, кото­рые оказались необходимыми в отношении к ребенку. Пределы, в каких мы ими пользуемся, определяются тем, насколько взрослый пациент, которого мы имеем перед собой, остался еще незрелым и несамостоятельным существом и насколько он, следовательно, приближается в этом отношении к ребенку.

 До сих пор речь шла только о подготовительной ста­дии лечения и о создании аналитической ситуации. Допустим теперь, что аналитику действительно удалось с помощью вышеприведенных мероприятий завоевать дове­рие ребенка, что ребенок пришел к сознанию своей болезни и, руководствуясь своим собственным решением, стремится теперь изменить свое состояние. Таким образом, мы сто­им перед вторым вопросом, перед рассмотрением тех при­емов, которыми мы располагаем для собственно аналити­ческой работы с ребенком. В технике анализа взрослых пациентов мы имеем четы­ре таких вспомогательных приема. Мы пользуемся, во-пер­вых, всем тем, что может нам дать сознательное воспомина­ние пациента, для составления возможно более подробной истории болезни. Мы пользуемся толкованием сновидений. Мы перерабатываем и толкуем свободные ассоциации, кото­рые дает нам анализируемый. И пользуясь, наконец, толкованием его реакций перенесения, мы пытаемся проникнуть в те его прежние переживания, которые иным путем не мо­гут быть переведены в сознание. Вы должны будете в даль­нейшем терпеливо подвергнуть систематическому рассмот­рению эти приемы и проверить, могут ли они быть приме­нены и использованы при детском анализе.

Уже при составлении истории болезни на основании сознательных воспоминаний пациента, мы наталкиваемся на первое отличие: имея дело со взрослым пациентом, мы стараемся не использовать сведений, взятых у членов его семьи, а полагаемся исключительно на те сведения, кото­рые он сам может нам дать. Мы обосновываем это доб­ровольное ограничение тем, что сведения, полученные от членов семьи больного, в большинстве случаев бывают ненадежными, неполными, и окраска их обусловливается личной установкой того или иного члена семьи в отношении к больному. Ребенок же может рассказать нам лишь немногое о своей болезни. Его воспоминания ограничены небольшим периодом времени, пока на помощь ему не приходит анализ. Он так занят настоящими переживани­ями, что воспоминания о прошедшем бледнеют в сравне­нии с ними. Кроме того, он сам не знает, когда начались его отклонения и когда сущность его личности начала от­личаться от личности других детей. Ребенок мало склонен еще сравнивать себя с другими детьми, у него еще слишком мало собственных критериев, по которым он мог бы судить о своей недостаточности. Таким образом, анали­тик, работающий с детьми, фактически собирает анамнестические сведения у родителей пациента. При этом он учи­тывает всевозможные неточности и искажения, обуслов­ленные личными мотивами. Зато в области толкования сновидений те же приемы, какие прилуняются при анализе взрослых, остаются в силе для детского анализа. Во время анализа частота сновиде­ний у ребенка такая же, как и у взрослого. Ясность или непонятность сновидений зависит как в одном, так и в дру­гом случаях от силы сопротивления. Тем не менее детские сновидения гораздо легче толковать, хотя они в пери­од анализа не всегда бывают так просты, как приведенные в “Толковании сновидений” ¹⁾ примеры. Мы находим в них все те искажения исполнения желаний, которые соответ­ствуют более сложной невротической организации малень­ких пациентов. Нет ничего легче, как сделать понятным для ребенка толкование сновидения. Когда он впервые рассказывает мне сновидение, я говорю ему: “Само сно­видение ничего не может сделать; каждую свою часть оно откуда-нибудь да взяло”. Затем я отправляюсь вместе с ребенком на поиски.

Его занимает отыскивание отдельных элементов сновидения наподобие игры в кубики, и он с большим удовлетворением следит за тем, в каких ситуа­циях реальной жизни встречаются отдельные зрительные и звуковые образы сновидения

-Может быть, это проис­ходит оттого, что ребенок стоит ближе к сновидениям, чем взрослый человек. Может быть он, отыскивая смысл в сновидении, потому не удивляется, что раньше никогда не слыша научного мнения о бессмысленности сновидений. Во всяком случае он гордится удачным толкованием сно­видения. Кроме того, я часто видела, что даже неразви­тые дети, оказавшиеся весьма неподходящими для анали­за во всех других пунктах, справлялись с толкованием сновидений. Два таких анализа я долгое время вела почти ис­ключительно с помощью сновидений. Но даже в том случае, когда маленький сновидец не дает нам свободных ассоциаций, часто бывает возможно осуществить толкование сновидения. Нам гораздо легче изучить ситуацию, в которой находится ребенок, охватить его переживания: круг лиц, с которыми он приходит в соприкосновение, значительнее меньше, чем у взрослого человека. Мы обычно позволяем себе исполнить для толкования наше собственное значение ситуации взамен от­сутствующих свободных ассоциаций. Нижеследующие два примера детских сновидений, не представляя собой ниче­го нового, явятся для вас наглядной иллюстрацией выше­описанных соотношений. На пятом месяце анализа десятилетней девочки я под­хожу, наконец, к вопросу об ее онанизме, в котором она сознается с чувством глубокой виновности. При онанизме она испытывает ощущение сильного жара, и ее отрица­тельное отношение действиям, связанным с гениталиями, распространяется также и на эти ощущения. Она начина­ет бояться огня, не хочет носить теплого платья. Опаса­ясь взрыва, она не может видеть без страха пламени в га­зовой печи, расположенной в ванной комнате рядом с ее спальней. Однажды вечером в отсутствии матери няня хочет растопить печь в ванной.комнате, но не может сама справиться и зовет на помощь старшего брата. Он тоже ничего не может сделать. Маленькая девочка стоит рядом, и ей кажется, что она могла бы справиться с этой рабо­той. В следующую ночь ей снится та же самая ситуация с той лишь разницей, что в сновидении она действительно помогает растопить печь, но допускает при этом какую-то ошибку, и печь взрывается. В наказание за это няня держит ее над огнем, так что она должна сгореть. Она просыпается, испытывает сильный страх, будит тотчас же свою мать, рассказывает ей свое сновидение и заканчива­ет свой рассказ предположением (основанным на своих аналитических познаниях), что это было, вероятно, сновидение, связанное с мыслями о наказании. Других свобод­ных ассоциаций она не дает. Однако, в данном случае мне было легко дополнить их. Работа у печки заменяет, оче­видно, действия, связанные с ее собственным телом. На­личие таких же действий она предполагает и у брата. “Ошибка” в сновидении является выражением ее собствен­ной критики; взрыв изображает, вероятно, характер ее организма. Няня, предостерегающая ее от онанизма, имеет таким образом, основание для того, чтобы наказать ее. Два месяца спустя она видела второе сновидение, свя­занное с огнем следующего содержания: “На радиаторе центрального отопления лежат два кирпича разного цве­та. Я знаю, что дом сейчас загорится и испытываю страх. Затем кто-то приходит и забирает кирпичи.”