Детский анализ объяснил “взаимодействие между внешним миром ребенка и развитием его внутреннего мира”, открыл глаза на “бесчисленные подробности детской жизни”; он открыл подход к “реальным каждодневным переживаниям и фантазиям детей”; “‘только в условиях детского анализа для взрослого наблюдателя могут быть доступны дневные фантазии и ночные страхи, игры. и творчество детей. Для аналитических терапевтов важно, что в раннем анализе для сознания пациента и наблюдения аналитика еще доступны инфантильные комплексы и их патологические последствия; т.е. аналитик работает с возрастом, в котором пока еще не достигли своей полной силы инфантильная амнезия и покровные воспоминания.
Кто в качестве детского аналитика непосредственно и годами прослеживал такое раннее развитие, приходит к выводам, которые не всегда совпадают с выводами, извлеченными из анализа взрослых’. В этом плане детский анализ добился большего, чем ожидаемое от него подтверждение реконструированных данных. Детский анализ способствует теоретическому решению задач, где методы, реконструкции оставляют открытые вопросы, т.е. они ведут к выбору между альтернативными гипотезами. Они выдвигают в центр внимания ранее пренебрегаемые данные; они корригируют перспективы. Как я в дальнейшем попытаюсь показать, они могут также внести некоторый вклад в теорию психоаналитической терапии и психоаналитическую метапсихологию.
Непосредственное наблюдение детей на службе психоаналитической детской психологии
Ханс Хартманн первый из теоретиков психоанализа пришел к тому, что для психоаналитической психологии в целом и для психоаналитической детской психологии в особенности не нужно “ограничиваться данными, полученными психоаналитическими методами” (1950). В практическом анализе эта точка зрения была принята уже давно. Уже после появления работы З.Фрейда “Три статьи о сексуальной теории” (1905 г.) многие аналитики стали наблюдать своих собственных детей и находить подтверждение существования инфантильной сексуальности, Эдипова и кастрационного комплексов. В этом направлении в 20-е и 30-е годы педагогический факультет Венского психоаналитического института готовил воспитательниц детских садов и учителей. Айхорн, Бернфельд и их ученики поставляли материал наблюдений за беспризорными детьми, юными преступниками и подростками, вступившими в пубертатный возраст. Во время и после второй мировой войны этому последовали гораздо больше специализированных учреждений и проектов, в которых в центр внимания становилось наблюдение за младенцами, маленькими детьми и подростками. Хотя эти начинания были разветвленными и многоязычными для многих аналитиков трудно было переключиться с рассмотрения глубины, т.е. бессознательных вытеснении, на поверхность, т.е. на проявляющееся поведение. Имеет ли внешне аналитическое наблюдение значение для аналитической теории, и что оно, может быть, оставалось в течение десятилетий открытым и спорным вопросом. И только постепенно изменялось широкое аналитическое мнение от отрицательного к положительному. Тому, что, в конце концов они переубедились, мы благодарны прежде всего наблюдениям Рене Спитца, Джона Боулби, Маргарет Риббл, Маргарет Малер, Солли Провенц и др., а также в теоретическом отношении различным работам Эрнста Криза и Хайнца Хартмана. В целом история отношений между наблюдением внутри и вне анализа поучительна и изменчива. Она заслуживает рассмотрения в ее исторической последовательности. Аналитик, как глубинный психолог.
Эта история начинается с неприятия и враждебного отношения со стороны анализа. В то давнее время, задолго до возникновения детско-аналитической специализации, имелось только два узаконенных направления: выработка аналитической техники и с ее помощью дальнейшее продвижение в область бессознательного. Оба проводились в направлении, обратном поверхности сознания. Тогда было особенно важно выделить различие между поверхностью и глубиной, т.е. между поведением и мотивацией, а не их тождественность. То, что мотивы скрыты за сознанием, т.е. могут быть бессознательными, было новым понятием, заслуживающим детального рассмотрения. Далекий от анализа мир не мог поверить в существование бессознательного, недоступного для сознания, или серьезно отнестись к эффективности сил, о которых ничего не говорит их самонаблюдение. Сегодня, когда многие аналитические аксиомы получили всеобщее интеллектуальное признание, трудно не верить, не знать и думать иначе, как при господствующем тогда отношении публики к анализу и аналитикам. Некоторые наделяют каждого аналитического работника жуткой способностью угадывать с первого взгляда все тайны своего партнера; то, что в этом нет ничего особенного и что аналитические методы дают эффект только постепенно при строго определенных условиях, они могут игнорировать как не имеющий значения факт. Другие — среди них и известные психиатры — не делают никакого различия между сознательным и бессознательным. Фактический инцест психопатического отца со своей дочерью значит для них тоже, что и вытеснение Эдипова комплекса. В знаменитом тогда уголовном деле Хальсманна судья даже ссылался на желание смерти своему отцу у всех сыновей, не обращая внимания на различие между латентными и манифестными, вытесненными, сдерживаемыми и допущенными к действию побуждениями. Со стороны академической психологии были повторены попытки найти при помощи анкетирования доказательства или опровержения существования Эдипова комплекса, т.е. проникнуть при помощи различных по своей природе методов за границы бессознательного и показать в сознательной памяти взрослых вытесненные остатки его инфантильных любовных порывов. Не редка была путаница между содержанием бессознательного и его сознательной производной даже среди молодого поколения аналитиков. В учебных институтах, например, годами составляло труднейшую задачу убедить молодых психоаналитиков в различении между манифестным и латентным содержанием сновидений и удержать их от использования для толкования отдельно сознательного текста сновидений. Не менее редким было чрезмерное рвение, которое побуждало даже опытных судить по малейшим внешним признакам о бессознательных комплексах, инцестных или мазохистических фантазиях, страх-кастрации или разрушительных желаниях смерти, не обращаясь к свободным ассоциациям, и вне аналитической ситуации. Толкования такого рода, проводимые на базе недостаточного материала, могли привести при тогдашнем уровне знаний лишь к ошибочным выводам и еще более понизить авторитет психоанализа. Поэтому неслучайно, что каждый серьезный аналитик сделал для себя правилом отказаться от внешних проявлений, продвигаться к вытесненному бессознательному только постепенно, при соблюдении всех правил толкований, т.е. оставаясь строго в пределах конкретной рабочей методики. Производные бессознательного как материал наблюдении
Даже радикальные глубинные психологи не могли утверждать, что либо другое, чем то, что обстоятельства аналитической ситуации оказывают большее влияние, чем эротическая направленность производных бессознательного. Это достигается: благодаря спокойствию пациента, снижению или прекращению его критической функции, использованию личности аналитика как объекта переноса, исключения действия и тем самым поступка. Само собой очевидно, что эти производные можно найти везде в повседневной жизни людей и что они заслуживают серьезного рассмотрения. Такие прорывы из бессознательного появляются у взрослых в форме известных неловких и типичных действий, которые выдают скрытую причину; в форме типичных сновидений и символов сновидений, которые можно переводить без ассоциаций сновидящего. В детстве они появляются помимо этого и в форме неискаженных мечтаний, которые можно легко понять; в форме сознательных дневных фантазий, которые содержат лишь минимальные искажения либидных побуждений. Примером последних служат героические и спасательные фантазии мальчиков на вершине развития позитивного Эдипова комплекса; семейный роман и фантазии близнецов латентного периода, в котором становится очевидным разочарование в родителях; ударные фантазии, существование которых указывает на фиксацию на анальном садомазохизме. Не все аналитики одинаково заинтересованы в этих спонтанных проявлениях и не готовы применить их в терапевтической работе с пациентами. Некоторые, более, чем другие, склонны выискивать их и делать из них общие заключения. Некоторые идут дальше, чем разрешено ортодоксальному аналитику, поддаются на соблазны делать скороспелые выводы, предпочитают сокращать путь в бессознательное, в дальнейшем отказываются от совместной работы с пациентом и тем самым уходят с правильного пути анализа толкования сопротивления и переноса.