Перечисленные выше определения касаются анализа взрослых, однако они не менее значимы для детского аналитика. Они побуждают его проверить, имеют ли силу также и в сфере его деятельности те же самые отношения между психическим конфликтом, психическим нарушением и психоаналитической обработкой. Наконец, сравнение детского анализа с классическим анализом взрослых зависит от того, имеют ли оба метода одинаковые предварительные условия и основываются ли они на одинаковых основополагающих принципах.
Психический конфликт в детском анализе. «Нормальные» конфликты в анализе (1-я диагностическая категория)
Как говорилось прежде, внутренние конфликты являются нормальным явлением, без которых не может быть достигнут более высокий уровень развития личности. Они становятся заметными в ребенке лишь тогда, когда начнут отделяться друг от друга ОНО и Я, позднее Я и сверх-Я, т. е. с момента, когда каждой отдельной психической инстанции соответствуют свои особые цели и намерения.
На долю Я естественным образом выпадает роль посредника между инстанциями и по созданию равновесия между ними. Однако в детстве это задание может быть осуществлено только при поддержке и содействии со стороны родителей. Где такой помощи пет, ребенок попадает в состояние замешательства и беспомощности, которое при определенных обстоятельствах требует аналитической обработки. Перед детским аналитиком встает тогда задача разт>яснпть, представить возникшие трудности ребенку словами, растолковать их, если они бессознательны, разрешить страхи, если они появляются, устранить бесцельные защитные реакции, пока они не развились дальше, открыть или сохранить открытыми отводные пути для инстинктивных производных. Аналитическая деятельность этого рода действует как воспитательная и развивающая помощь в лучшем смысле этого слова. В этой связи справедливо часто высказываемое утверждение, что все дети, здоровые или больные, в ранние годы могут извлечь пользу из анализа. Несмотря на это, остается открытым вопрос, не свалили ли на детский анализ задачу, которая естественным образом принадлежит Я ребенка и повседневной поддержке его окружения.
Беспомощность родителей и потребность в аналитической обработке более оправданны там, где нарушения во внутреннем равновесии ребенка основаны на том, что инстинкт и Я в развитии не идут в ногу друг с другом. Как говорилось выше (см. гл. IV), дети страдают от внутренних конфликтов, если Я и сверх-Я развиваются преждевременно и внутренние притязания со стороны этих инстанций временно совпадают с агрессивно-жестокими производными орального и анального частного инстинкта. Хотя последние проявления и соответствуют возрасту, ребенок не воспринимает их в таких случаях как оправданные со стороны Я и вынужден их отражать. В противоположном случае, когда Я развивается медленнее, чем инстинкт, преданный прегениталыгым импульсам, ребенок чувствует себя беспомощным.
Несмотря на субъективное чувство страдания и несмотря на всплывающую симптоматологию, решение за или против аналитической обработки также является в этих случаях неокончательным. Возможно, что разрыв между развитием инстинкта и Я будет спонтанно компенсирован в последующей жизни даже без анализа, возможно также, что он продолжится и что потребуется анализ, чтобы устранить тяжелые последствия.
Перед диагностиком стоит здесь сложное задание предвидеть развитие, для выправления которого нет достаточных оснований.
Инфантильные неврозы как собственная сфера приложения детского анализа (3-я диагностическая категория)
Диагностик чувствует себя легче, если он сталкивается с инфантильным неврозом, в связи с которым не возникает подобных сомнений. Метапсихологическн аналитик лучше всего знаком со строением невроза. Различие между ребенком и взрослым здесь лежит лишь в вызывающей невроз причине, которую в первом случае следует искать в конфликтах Эдипова периода. Поскольку в рассмотрение входит симптоматология, то и для инфантильного, и для взрослого невроза имеет силу одинаковая последовательность возникновения: от угрожающей опасности (отказ, инстинктивнее отречение, угроза кастрации, угрожающая потеря любви) к страху (страх потери объекта, потери любви, страх кастрации, чувство вины); от страха к регрессии на какой-то точке фиксации в более ранней ступени лнбид-ного развития; на основе регрессии всплывают прегенитальиые инстинктивные производные, которые невыносимы для Я; защитные процессы, имеющие цель опять исключить из Я эти производные; неудачи защиты и компромиссные образования между инстинктом и Я; появление симптома.
Роль, выпадающая аналитику во время анализа, также почти совпадает с ролью взрослого аналитика: он может прийти на помощь детскому Я в его внутренней борьбе, и при благоприятных обстоятельствах эта помощь охотно принимается ребенком.
Часто возникает вопрос, начиная с какого возраста можно считать, что Яребенка достаточно созрело, чтобы положительно относиться к аналитической обработке. Ответ, очевидно, следует искать не в хронологическом возрасте, а в других показателях. То, что Я принимает участие во внутреннем конфликте и навязывает внутренней жизни компромиссы, т. ё. симптомы, само по себе является признаком того, что оно имеет намерение утвердить себя. В этом случае мы можем, по меньшей мере теоретически, принять, что оно также будет иметь намерение образовать терапевтический союз с аналитиком.
Такой союз с ребенком наступает тем скорее, чем отвратительнее кажутся ему невротические симптомы в его собственном ощущении. Субъективный фактор страдания, который, как говорилось выше, не является хорошим признаком, если речь идет об определении объективной тяжести заболевания, является тем более надежным, если мы пытаемся предсказать, насколько ребенок будет сотрудничать в своем собственном анализе. Дети страдают физически от своих психосоматических желудочно-кишечпых нарушений, экзем, астматических приступов, головных болей и психически обусловленных расстройств сна; они страдают психически от своих страхов и от ограничений свободы, которые возлагают на них их фобии. Навязчиво-невротические дети чувствуют себя беспомощными по отношению к незнакомым силам, которые вынуждают их совершать изнуряющие и бессмысленные действия.
Случается, что дети бывают в состоянии открыто выразить такие чувства, как показывают следующие примеры. Так, один 4, 6-летний пациент говорит своему аналитику, после того как он в его присутствии осуществлял навязчивые действия: «Теперь ты по крайней мере видишь, что я вынужден делать, хочу я этого или нет». Или одна шестилетняя девочка со школьной фобией говорит своей маме: «Ты не должна думать, что я не хочу идти в школу. Я хочу, но я не могу». Один тяжелый латентный ребенок, старший среди более младших братьев и сестер, мучимый угнетающей ревностью и пенисовой завистью, бормочет про себя: «Все другие дети хорошие, только я плохой. Почему я должен быть плохим?» Все эти дети в таком случае выражали именно то чувство, что они не такие, какими они хотят быть, и что их собственное Я ничего не может сделать, чтобы осуществить их собственные сверх-Я-требования. (См. также Борнштейн, 1951).
С другой стороны, от такого отношения к собственным трудностям мы не можем ожидать большего, чем просто готовность ребенка для знакомства с анализом. Оно исчезает в анализе само, как только начинают играть роль сопротивление и перенос, оно является в отличие от взрослых недостаточно постоянным и недостаточно прочным, чтобы противостоять смене эмоций во время аналитической обработки и неминуемым в анализе отказам, разочарованиям, чувствам страха и пр.
Я анализируемых взрослых имеет двойственную роль. Оно расщепляется при аналитической обработке па наблюдающую и наблюдаемую части. Позиция, которая помогает преодолеть многие трудности и смывается одолевающими чувствами только на вершине переноса невроза. Как подробно описал Рихард Штерба («Судьба Я в терапевтическом процессе», Межд. пси-хоанал. журнал, XX, 1934), наблюдающая частьЯидентифпци-рована с ролью аналитика, разделяет его растущее понимание внутренних процессов и принимает действенное участие в терапевтической работе.
Мы не имеем никакого основания ожидать от ребенка соответствующего понимания своих внутренних процессов. Так называемая интроспекция является способностью взрослых, которая в детстве еще не сформирована. Где есть предрасположенности в этом направлении, они принадлежат не нормальному развитию, а патологическим расщеплениям, например, расщеплению между любовью и ненавистью, как оно имеет место в повышенной эмоциональной амбивалентности, или усиленному расщеплению между Я и сверх-Я, которое проявляется в качестве чувства вины, самокритики и самоистязания при инфантильных навязчивых неврозах и навязчивых характерах.
Не считая таких случаев, дети не имеют обыкновения давать себе отчет, что с ними происходит. Их любопытство и интерес остаются на долгие годы целиком направленными на внешний мир. Лишь в пубертатности мы находим у определенных шизоидных типов чрезмерную и обычно мучительную занятость собственной персоной и внутренними процессами.
Отсутствие понимания собственной внутренней жизни заключается в склонности детей превращать каждый внутренний конфликт в конфликт с внешним миром. Если дети в своих действиях идут против своей совести, они скорее дадут родителям наказать себя за какое-нибудь, часто давно случившееся непослушание, вместо того чтобы испытывать чувство вины, исходящее чз собственного сверх-Я. Например, латентные дети, которые охраняют свои сексуальные фантазии и занятия, делают после каждого акта мастурбации все, что только возможно, чтобы настроить против себя внешний мир (учителей, родителей и пр.). Преступное поведение детей во многих случаях можно тем же самым образом свести к поиску наказания («нарушитель из-за чувства вины»).
Большинство известных нам механизмов защиты преследует ту же цель. При инфантильных неврозах вызывающие страх оральные и анальные побуждения, желание смерти родителям, братьям и сестрам и т. п. смещаются из внутреннего мира на персоны внешнего мира (проецируются). Тем самым внутренняя борьба против запретного инстинктивного желания превращается во внешнюю борьбу против мнимого соблазнителя или преследователя, и ребенок может чувствовать себя невиновным. Таких смещений особенно много при инфантильных фобиях. В этом случае аналитик должен обратно превратить кажущуюся исходящей извне опасность опять в лежащий в ее основе внутренний конфликт между инстинктом, Я и сверх-Я.
Для детского аналитика важно уяснить себе, как весьма прямо бегство от внутреннего конфликта воздействует на все отношение ребенка к лечению. Ребенок ожидает для своего облегчения не внутренних изменений, а изменений во внешнем мире. Он хочет сменить школу, чтобы покинуть учителя, который является для него не чем иным, как внешним представителем его внутренней совести, или покинуть товарища по классу, который посредством проекции своих собственных инстинктивных желаний воспринимается как соблазнитель, или ускользнуть от агрессивных друзей, чьи устрашающие выпады на самом деле лишь исполняют его собственные пассивно-мазохи-ческие желания. Терапевт, который справедливо возражает против таких «попыток исцеления», превращается в глазах ребенка из ожидаемого помощника в новую и увеличивающуюся опасность.
К сожалению аналитика, родители слишком часто встают на сторону ребенка. Они также верят скорее в эффективность изменений в окружающем мире (смена школы, устранение «плохого общества» и пр.), чем в изменения самого ребенка.
Технически говоря, важно не смешивать трудности этого рода с сопротивлением, проистекающим в самом анализе из вытеснений и переносов, которое можно разрешить при помощи разъяснений. Недостаток понимания болезни и бегство от внутренних конфликтов являются препятствием при аналитической обработке, однако эти явления сами по себе принадлежат к нормальным средствам, с помощью которых слабое Я борется в детстве против большого количества страха п неприятностей. Лишь там, где доверие к взрослому достаточно большое, ребенку хватает мужества подвергнуть себя при его помощи опасности внутреннего мира без какого-то либо отречения.
Здесь легко возразить, что мюгне взрослые невротики также проявляют похожий недостаток понимания болезни и соответствующую склонность к отречению от внутренних конфликтов. Различие для терапии, несмотря на это, значительное. Взрослые, у которых крайне сильна эта точка зрения, избегают не только восприятия своих конфликтов, они избегают также аналитической терапии и вместо этого ищут спасения в бесконечных действиях во внешнем мире. Лишь детский аналитик имеет дело с пациентами, которые не добровольно, не следуя своим собственным намерениям, приняли решение подвергнуться аналитической обработке, методы которой причиняют им неприятность, страх и отказы всех видов.
Видоизменения инфантильных неврозов в детском анализе (4-я диагностическая категория)
Отношение ребенка к аналитику также другое там, где речь идет не об инфантильном неврозе в собственном смысле слова, а об описанном выше видоизменении, при котором инстанции Яне противостоят деградированным инстинктивным производным, а приспосабливаются к ним тем, что сами деградируют, т. е. снисходят на более низкую ступень развития, чтобы таким образом устранить любую возможность конфликта между ОНО г Я. (Илфпнтильные, атипичные нарушения, явления запущенности и пр.) Целостная личность ребенка тем самым сведена на более низкий уровень. Любое терапевтическое вмешательство является нежелательным, потому что оно угрожает создан! тому равновесию. Если аналитик в этих случаях хочет быть лицом более важным, чем нарушитель спокойствия, он должен работать над тем, чтобы воссоздать внутренние противоречия между Я и ОНО, т. е. он должен покровительствовать шш даже вызывать те же самые конфликты, от которых он пытается освободить настоящих невротиков.
В технике детского анализа эта очевидно парадоксальная терапевтическая задача была впервые введена двумя авторами.
Август Анхорн первым описал (1925), как он чувствовал себя при лечении юных беспризорных беспомощным, пока ихЯдела-ло общее дело с их инстинктивными желаниями и находилось в оппозиции к нему и к социальному окружению. Он старался привязать (нарциссически) ребенка к себе, побудить его к идентификации со своей персоной и ее ценностями и, таким образом, внедрить в ядро его личности конфликты. Чем больше беспризорник превращался (или обратно превращался), таким образом, в невротика, тем более доступным находил он его для проводимой по нормальным правилам аналитической обработки. Для Айхор-на, как и для многих других авторов, существование внутренних конфликтов было равнозначно анализируемое индивида.
Предложенная мною в 1926 году вводная фаза для детского анализа служила той же самой цели (а не достижению, как часто ошибочно думают, слепого эффекта переноса.) Наряду с первыми пробными попытками проникнуть в личную жизнь и тайны ребенка, аналитик имеет задачу направить взгляд ребенка в себя самого и противодействовать его отречению. Так же, как Лихорн, я придерживалась мнения, что восприятие и возрождение внутренних конфликтов должно предшествовать их толкованию и поиску новых разрушений. В сегодняшней нашей технике, где вводная фаза больше не играет никакой роли, мы ожидаем того же разъяснения противоречий между ОНО и Я от вскрытия и толкования защитных механизмов и стоящего за ними бессознательного содержания
Обобщая, можно сказать, что детский анализ лучше всего выполняет свою роль терапии там, где психическое нарушение основывается на конфликтах во внутренней жизни ребенка, все равно, являются ли такие конфликты преходящими и генетически обусловленными или длительными и невротическими. Не считая поверхностных улучшений, которые мы приписываем положительному эмоциональному отклонению ребенка к аналитику (эффект переноса), частичный или полный результат излечения обычно можно свести в отдельности к осознанию вытесненного материала и к толкованию сопротивления и переноса, т. е. к аналитической работе в самом строгом смысле слова.
При генетических нарушениях (2-я диагностическая категория) это прежде всего толкование и проработка опасных ситуаций и страхов, которые оказывают терапевтическое влияние, устраняют регрессии и вновь возобновляют дальнейшее развитие там, где оно застревает. При инфантильных неврозах (3-я диагностическая категория) исчезают приступы страха, церемонии засыпания, навязчивые действия и пр., если их бессознательное содержание делается осознанным, навязчивые прикосновения или страхи прикосновения отвергаются, если ребенок научается понимать их связь с мастурбацией или со своими агрессивными фантазиями; фобии реагируют на толкование Эдипова комплекса, на котором они основаны; фиксации на травматических переживаниях можно разрешить, пока сама травма может быть обратно вызвана в сознательном воспоминании или пока она может быть воссоздана при переносе и истолкована.
Как показано выше, невротическое симптомообразование вредит ребенку в двух отношениях, с одной стороны, посредством ограничения его достижений Я. В соответствии с этим терапевтическая задача детского анализа двойственна. Толко-вательная работа, которая направлена то на защиту, то на защищаемое, приносит попеременно облегчение, с одной стороны, запуганному Я, с другой стороны, недостаточно удовлетворенным и лишенным своего отвода инстинктивным побуждениям. Мы ожидаем наконец от анализа невротических детей удовлетворения, обогащения и ненарушенного дальнейшего развития их личности.
Терапевтические мероприятия при нарушениях у невротических натур
Чем дальше удаляемся мы от обусловленных конфликтами нарушений (1-4 диагностические категории), тем больше отличаются детали лечебного процесса даже там, где методы детского анализа еще применимы и достигают значительных улучшения.